Спустя несколько дней после того, как в еженедельнике «Футбол-хоккей» был напечатан мой очерк о Николае Алексеевиче Гуляеве, в одном из коридоров «футбольной власти» я столкнулся лицом к лицу с Николаем Петровичем Старостиным. Он шел мне навстречу, широко раскинув руки, и вместо приветствия вдруг заявил: «Вот уж никогда не думал, что у Кольки Гуляева есть талант». Поняв по выражению моего лица, что я готов резко возразить, Николай Петрович положил руку мне на плечо: «Ну, не обижайтесь, не обижайтесь, я ведь шучу». «Только, пожалуйста, никому этого больше не говорите», - попросил я. «Да уже успел сказать - брату Андрею. Увы, есть у меня такая слабость: ради красного словца не пожалею родного отца. Но больше, обещаю, грех на душу не возьму. А очерк-то ваш мне очень понравился. Взахлеб прочитал…».
Очерк тот назывался «Талант преданности делу». В нескольких книжках он потом публиковался под кратким заголовком «Преданность», но именно для краткости, а вовсе не из-за шутки Патриарха, которую он сам признал, как вы поняли, неуместной. А спустя более четверти века, редактируя книгу об Игоре Нетто, я первым делом наткнулся на такой вот эпизод. Известный своим упрямым и взрывным характером многолетний капитан «Спартака» и сборной, выслушав справедливое замечание Гуляева, неожиданно для всех начал спорить и в азарте даже оскорбил тренера. Николай же Алексеевич, мягкий, неспособный, по-моему, и голос повысить, онемел. И тут вмешался Старостин, который не только сделал капитану выговор за непозволительный тон, но еще и назвал абсолютно верным по футбольному существу указание тренера. И что же последовало, Игорь и Николаю Петровичу сказал то же самое, что и Гуляеву: оба вы, мол, ничего в футболе не понимаете. Во многих командах такой конфликт мог набрать обороты, но поскольку в нем участвовал Старостин, мир наступил быстро: мудрый, дипломатичный, прекрасно разбирающийся в характерах людей, он вскоре всех успокоил. А, кстати, Гуляева начальник команды всегда поддерживал, уважая за глубокие тренерские знания.
Встречаться в коридорах Управления футбола превратилось у нас с Николаем Петровичем в некую случайно возникшую традицию, когда по приглашению Андрея Петровича Старостина я стал членом Всесоюзного тренерского совета, председателем которого тот был. Приходил я на заседания всегда раньше других, стараясь занять место где-нибудь подальше от стола председателя: а вы бы на моем месте иначе поступали, как бы вы чувствовали себя в обществе великих футбольных мэтров, будучи и намного моложе всех них, и вообще представителем иной профессии? Поскольку приходил я заранее, то и сталкивался частенько с Николаем Петровичем, который ввечеру уже спешил по другим делам, не связанным с «властями футбольными».
И вот однажды… Даже сейчас краснею, собираясь рассказать вам об этом разговоре. Итак, однажды Николай Петрович, поздоровавшись и отведя меня в сторону, чуть ли не шепотом говорит: «Вы ведь близки с Константином Ивановичем, не правда ли. Может, поговорите с ним, что-то в последнее время, особенно в поездках, он стал слишком часто прикладываться к бутылке». Я онемел: Бесков вообще никогда не отличался пристрастием к спиртному, но даже если вдруг… «Николай Петрович, побойтесь Бога, ну, разве Константин Иванович, если вы правы, прислушается ко мне? Я же, ну, вы сами понимаете…».
Ошарашенный, вхожу в кабинет, где должно состояться наше заседание. На мое счастье, там в одиночестве уже расположился за столом Андрей Петрович. «Что с вами? Брата Николая повстречали?» - догадался он. Когда я рассказал о просьбе Николая Петровича, младший брат едва ли не захохотал: «Да замучил он меня этим своим бзиком. Вы же часто за столом оказывались с Бесковым. Разве он много пьет, две-три рюмочки коньяка максимум. А дело-то знаете в чем? Николай Петров (братья часто так друг друга называли, на старинный русский манер) в жизни ни разу не пробовал ни вина, ни шампанского, ни тем более крепкого чего-то. Ни разу! Даже вкуса не знает. Он и вас бы записал в пьяницы, а я ведь знаю, что одна-две рюмки ваш предел».
Знал об этом Андрей Петрович потому, что иногда в дни заседаний предлагал встретиться пораньше, пообедать (обычно в Центральном доме литераторов или в Доме актера) и что-нибудь важное, на его взгляд, обсудить. И вот как-то, уже в середине 80-х, мы обедали в ЦДЛ втроем: с нами был один из лучших следователей МУРа, семьями друживший с Бесковыми, а по возрасту - более близкий мне, и хорошо знакомый со многими людьми футбола Виктор Павлов. Вдруг - это для нас с Витей «вдруг», а Андрей Петрович ждал брата - появляется Николай Петрович. Он заехал прямиком из Моссовета. И рассказал, что получил принципиальное согласие на строительство спартаковского стадиона, что будет выделена территория, осуществлены проектные и прочие работы, но - полностью взять на себя расходы по строительству город не может. Значит, дополнительные источники финансирования надо искать самим.
В этом месте своего рассказа Николай Петрович замолчал на минуту, которая показалась мне вечной, посмотрел внимательно на каждого из нас троих и грустно сказал: «А мне этого не поднять, не осилить. Здоровье уже не то, сил на все не хватает». Вскоре он распрощался и покинул нас. Андрей Петрович, провожая его взглядом, сказал с тоской в голосе: «Да, постарел Николай Петров, а работу бросать не хочет. Так и сгорит на ней…».
Андрей Петрович скончался в 1987-м (и вместе с ним ушел в небытие наш Совет), а Николай Петрович пережил брата на восемь с половиной лет. Вообще в этой прекрасной семье сложилось так, что старший брат способствовал становлению - и в футболе, и в жизни - остальных троих братьев (а к слову, и сестер), но прожил дольше них: Александр Петрович умер в 1981-м, Петр Петрович - в 1993-м.
Вскоре после того, как Николай Петрович покинул свой рабочий пост (произошло это в 1995-м), он позвонил мне, попросил о встрече, сказал, что хочет проверить кое-какие исторические факты, и извинился, что сам подъехать не может. Оказывается, на утро его первого нерабочего дня не пришла машина: столько лет была за ним закреплена, и вот сразу же открепили. По-моему, он сообщил мне это с улыбкой, так чувствовалось по тону. Конечно, я обещал к нему приехать, но…
Нет, сначала объясню, по какой причине он обратился ко мне с этой просьбой. Когда в издательстве «Советская Россия» вышла его очередная книга, я работал главным редактором издательства «Физкультура и спорт». И вот заходит ко мне в кабинет кто-то из работников с этой книгой в руках и сообщает об обнаруженной ошибке. А тогда издательства конкурировали между собой, и уколоть соперника было приятно. Какая же ошибка? Рассказывая известную историю о том, как в конце 30-х годов спартаковцам пришлось - по воле партийных бонз - переигрывать полуфинальный матч Кубка СССР уже после того, как они выиграли финальный матч и получили Кубок, автор замечает, что возглавлявший Всесоюзную секцию футбола (предшественницу Федерации футбола) Гранаткин интересы «Спартака» не отстаивал. Не говорю уж о том, что и Господь Бог не смог бы в этом случае ничего изменить, но главное: Валентин Александрович тогда еще играл вратарем в «Локомотиве», а Всесоюзную секцию возглавлял - кто бы вы думали - Александр Петрович Старостин.
Я сообщил тогда Николаю Петровичу об этой ошибке, о чем сразу же пожалел, увидев, как он расстроился. Но ведь помогал ему в работе над книгой неплохой вроде бы журналист, да и редактор мог бы заметить, пытался я успокоить огорченного автора. Не удалось тогда.
Как не удалось и выполнить его последнюю просьбу. Мы созванивались, но каждый раз что-нибудь мешало: то мои командировки, то - чаще - его плохое самочувствие. Зима… И вскоре Николая Петровича не стало. Грустная эта была, конечно, зима для Патриарха. И для всех, кто его любил и уважал, - наверняка тоже.
